静静的顿河俄语版第二部第四节（6.3）

- Ты, короста! Такую добро через льешь! - прикрикнул на нее Мирон Григорьевич.

- С радостью вас, а тебя, Митрий Мироныч, с счастливым прибытием!

Пантелей Прокофьевич поворочал по сторонам синеватыми белками и, не дыша, дрожа ресницами, выцедил пузатую рюмку. Медленно вытирая ладонью губы и усы, он стрельнул глазами на дно рюмки, - запрокинув голову, стряхнул в раззявленный чернозубый рот сиротинку-каплю и только тогда перевел дух, закусывая огурцом, блаженно и долго щурясь. Сваха поднесла ему вторую, и старик как-то сразу смешно опьянел. Митька следил за ним, улыбаясь. Кошачьи зрачки его то суживались в зеленые, как осокой прорезанные, щелки, то ширились, темнели. Изменился он за эти годы неузнаваемо. Почти ничего не осталось в этом здоровенном черноусом казачине от того тонкого, стройного Митьки, которого три года назад провожали на службу. Он значительно вырос, раздался в плечах, ссутулился и пополнел, весил, наверное, никак не меньше пяти пудов, огрубев лицом и голосом, выглядел старше своих лет. Одни глаза были те же - волнующие и беспокойные; в них-то и тонула мать, смеясь и плача, изредка трогая морщеной, блеклой ладонью прямые коротко остриженные волосы сына и белый его узкий лоб.

- Кавалером пришел? - пьяно улыбаясь, спрашивал Пантелей Прокофьевич.

- Кто теперь из казаков крестов не имеет? - нахмурился Митька. Крючкову вон три креста навесили за то, что при штабе огинается.

- Он, сваточек, гордый у нас, - спешил дед Гришака. - Он, поганец, весь в меня, в деда. Он не могет спину гнуть.

- Кресты, кубыть, не за это им вешают, - насупился было Пантелей Прокофьевич, но Мирон Григорьевич увлек его в горницу; усаживая на сундук, спросил:

- Наталья с внуками как? Живы-здоровы? Ну, слава богу! Ты, сват, никак, сказал, что по делу зашел? Какое у тебя завелось дело? Говори, а то ишо выпьем - и захмелеешь.

- Денег дай. Дай ради бога! Выручи, а то бедствую с этими... деньгами.

Пантелей Прокофьевич просил с размашистой униженностью. Сват перебил его:

- Сколько?

- Сто бумажек.

- Каких? Бумажки-то - они разные бывают.

- Сто целковых.

- Так и говори.

Мирон Григорьевич, порывшись в сундуке, достал засаленный платок, развязал его; шелестя хрусткой бумагой, отсчитал десять "красненьких".

- Спасибо, сваток... отвел от беды!

- Ну, о чем гутарить. Свои люди - сочтемся!