静静的顿河俄语版第四部第七节（8.3）

 Прохор пошел было к дверям. Но тут неожиданно вмешалась Аксинья. Не глядя на Григория, она сухо сказала:

- Нет, чего уж там, идите вместе, Григорий Пантелевич! Спасибо, что зашли, погостевали, разделили с нами время... Только не рано уж, вторые кочета прокричали. Скоро рассвенет, а нам со Степой на зорьке надо домой идтить... Да и выпили вы достаточно. Хватит!

Степан не стал удерживать, и Григорий поднялся. Прощаясь, Степан задержал руку Григория в своей холодной и жесткой руке, словно бы хотел напоследок что-то сказать, - но так и не сказал, молча до дверей проводил Григория глазами, не спеша потянулся к недопитой бутылке...

Страшная усталость овладела Григорием, едва он вышел на улицу. С трудом передвигая ноги, дошел до первого перекрестка, попросил следовавшего за ним неотступно Прохора:

- Иди, седлай коней и подъезжай сюда. Не дойду я...

- Не доложить об том, что едешь-то?

- Нет.

- Ну, погоди, я - живой ногой!

И всегда медлительный Прохор на этот раз пустился к квартире рысью.

Григорий присел к плетню, закурил. Восстанавливая в мыслях встречу со Степаном, равнодушно подумал; "Ну что ж, теперь он знает. Лишь бы не бил Аксинью". Потом усталость и пережитое волнение заставили его прилечь. Он задремал.

Вскоре подъехал Прохор.

На пароме переправились на ту сторону Дона, пустили лошадей крупной рысью.

С рассветом въехали в Татарский. Около ворот своего база Григорий спешился, кинул повод Прохору, - торопясь и волнуясь, пошел к дому.

Полуодетая Наталья вышла зачем-то в сенцы. При виде Григория заспанные глаза ее вспыхнули таким ярким брызжущим светом радости, что у Григория дрогнуло сердце и мгновенно и неожиданно увлажнились глаза. А Наталья молча обнимала своего единственного, прижималась к нему всем телом, и по тому, как вздрагивали ее плечи, Григорий понял, что она плачет.

Он вошел в дом, перецеловал стариков и спавших в горнице детишек, стал посреди кухни.

- Ну, как пережили? Все благополучно? - спросил, задыхаясь от волнения.

- Слава богу, сынок. Страху повидали, а так чтобы дюже забижать - этого не было, - торопливо ответила Ильинична и, косо глянув на заплаканную Наталью, сурово крикнула ей: - Радоваться надо, а ты кричишь, дура! Ну, не стой же без дела! Неси дров печь затоплять...

Пока они с Натальей спешно готовили завтрак, Пантелей Прокофьевич принес сыну чистый рушник, предложил:

- Ты умойся, я солью на руки. Оно голова-то и посвежеет... Шибает от тебя водочкой. Должно, выпил вчера на радостях?

- Было дело. Только пока неизвестно: на радостях или при горести...

- Как так? - несказанно удивился старик.

- Да уж дюже Секретов злует на нас.

- Ну, это не беда. Неужли и он выпивал с тобой?

- Ну да.

- Скажи на милость! В какую ты честь попал, Гришка! За одним столом с настоящим генералом! Подумать только! - И Пантелей Прокофьевич, умиленно глядя на сына, с восхищением поцокал языком.

Григорий улыбнулся. Уж он-то никак не разделял наивного стариковского восторга.